Прописать четкий алгоритм в этической области невозможно

Общественный консенсус представляет адвоката в виде рыцаря без страха и упрека, защищающего доверителя и действующего добросовестно

Начну с того, что для нас неправильно разделяться на исключительно полярные точки зрения, как будто между ними бездонная пропасть или безжизненная пустыня.

Доводы сторонников отказа от защиты (понимая условность этого термина в контексте многих выступлений) строятся на законной (легальной) возможности отказа от исполнения соглашения. Как цивилист не буду с этим спорить. Безусловно, при определенных обстоятельствах юридического характера у адвоката есть такое право. Однако мы с вами не толкуем здесь закон. Нам не дано таких полномочий. Эпицентр обсуждения находится в плоскости этической.

Имея легальную возможность отказаться от исполнения соглашения в одностороннем порядке, всегда ли этично им воспользоваться? Сложность заключается в том, что, основываясь на частноправовых идеях возможности разрыва связи адвокат – доверитель, мы следуем антропоцентричным, эгоистическим приоритетам личного интереса. Основой же профессиональной этики адвоката, равно как и врача или священника, является идея служения.

Идея служения предполагает наличие иного сакрального фундамента, нежели частный интерес. Таким фундаментом выступает производство общественного блага как основная цель деятельности адвоката, не соотносимая, а иногда осуществляемая вопреки принципу эквивалентности удовлетворения личных интересов. В идеальной модели общественный консенсус представляет адвоката в виде рыцаря без страха и упрека, защищающего закон в отношении своего доверителя. Его добросовестность и эффективность не зависят от размера произведенной оплаты. Образно говоря, в общественном сознании не должно существовать связи между словами (позицией) адвоката и гонораром, выплаченным ему доверителем. Как мы не предполагаем в священнике разную степень искренности его молитв в зависимости от размера пожертвования прихожан. Или же мы с вами уверены, что этика врача не позволяет ему отрезать у нас что-нибудь не в интересах нашего здоровья, а просто потому, что это ему выгодно в финансовом плане.

Давайте представим врача, которому во время хирургической операции сообщают, что ваш платеж за медицинскую услугу не прошел. Допускаем ли мы, что он, не окончив операцию, снимет маску и уедет домой только потому, что закон позволяет ему отказаться от исполнения договора в случае несвоевременной оплаты? Например, потому, что договор содержит пункт о том, что неоплата по договору признается участниками односторонним отказом пациента от оказания медицинской помощи?

Возможно, подобные сентенции покажутся пафосными, но речь идет об этических материях и идеальных моделях. Пафос здесь важен для понимания сути нравственных устоев профессионального сообщества, которые и определяют сверхнормативные запреты.

Такого врача перестанут уважать и коллеги, и пациенты. С точки зрения норм профессиональной этики он будет опорочен, даже если со стороны закона претензий не будет. А они будут! Законодатель в предыдущем десятилетии последовательно ввел в общую и особенную части Гражданского кодекса десятки норм о добросовестности. Начиная с первой статьи ГК РФ (части 3 и 4): «При установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно. Никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения».

Давайте обратим внимание и на ст. 450.1 ГК РФ, которая приводится в обоснование права одностороннего отказа от исполнения договора. Часть 4 содержит ограничения использования права на отказ от договора: «Сторона, которой настоящим Кодексом, другими законами, иными правовыми актами или договором предоставлено право на отказ от договора (исполнения договора), должна при осуществлении этого права действовать добросовестно и разумно в пределах, предусмотренных настоящим Кодексом, другими законами, иными правовыми актами или договором». И далее ч. 5: «В случаях, если при наличии оснований для отказа от договора (исполнения договора) сторона, имеющая право на такой отказ, подтверждает действие договора, в том числе путем принятия от другой стороны предложенного последней исполнения обязательства, последующий отказ по тем же основаниям не допускается». Таким образом, даже в частноправовых, преследующих исключительно эгоистический интерес правоотношениях законодатель требует добросовестного, т.е. учитывающего интерес других участников правоотношений и разумно ожидаемого поведения при использовании права на разрушение правовой связи и отступления от фундаментальнейшего из принципов современной цивилизации – pacta sunt servanda (договоры должны исполняться).

Тем более, такое требование обоснованно для адвоката, который, с одной стороны, является сильной стороной в соглашении, а с другой – его деятельность имеет двойственную природу. Ведь он помимо прочего является одновременно и соотправителем правосудия (в широком смысле), т.е. реализует публичную функцию.

«Если обратить внимание на то, какой смысл как минимум юристы придают понятию добросовестности, то становится очевидным, что речь, как правило, идет о требовании такого поведения, которое носит просоциальное, альтруистическое значение. При таком прочтении добрая совесть приобретает определенное нормативное содержание. Она начинает обозначать минимальный уровень альтруизма и учета интересов ближнего, который наша мораль требует от граждан и иных участников оборота. При таком прочтении добрая совесть обозначает ограничитель эгоистического, индивидуалистического начала нашей человеческой природы и требование проявлять тот или иной уровень солидарности, попечения об интересах ближнего»[1]. Для адвоката же, помимо проявления уважения и заботы об интересах иных участников правоотношения, в первую очередь – доверителя, это еще и вопрос заботы о надлежащей реализации публичной функции.

Однако же, идея служения вовсе не означает незаслуженного рабства адвоката, поощрения злоупотреблений и различных форм иждивенчества со стороны доверителя. Адвокат действительно не должен, да и не вправе навязывать фактически разрушенную доверителем правовую связь. Поэтому мы всякий раз обречены оценивать: отказываясь от защиты (от исполнения соглашения), действовал ли адвокат честно, разумно, добросовестно. И действительно ли основой этого явились деяния (действия или бездействие) самого доверителя, разрушившие основанную на соглашении правовую связь между ними.

Понимаю, что нам хотелось бы прописать четкий алгоритм по принципу «если – то, иначе…». Однако в этической области, в области ценностного регулирования, это невозможно. Невозможно создать четкий нарратив, которым адвокаты или доверители не смогут злоупотреблять. В каждом конкретном случае мы обречены определяться с тем, что обещал адвокат, какой объем работы, каковы обязательства доверителя, причины неисполнения, имеем ли мы дело со злоупотреблением с его стороны, отвечает ли отказ адвоката от дальнейшего исполнения соглашения требованиям разумности и добросовестности или адвокат сам в данном случае злоупотребляет легальными возможностями. В том числе речь идет и о предлагаемом включении в текст соглашения специальных оговорок. Действительно, неужели мы согласимся с тем, что, опираясь на такую оговорку, адвокат поступает недостойно и безнравственно с точки зрения профессиональной этики? Конечно же, нет! Прежде всего потому, что так же, как и от священника или врача, от адвоката ожидается, что он не будет использовать свои специальные познания для того, чтобы «обставить» своего доверителя и реализовать не его, а свой эгоистический интерес.

Представляется, что в этом плане предлагаемая формула внесения в соглашение указания, что неосуществление очередного платежа по соглашению стороны рассматривают в качестве одностороннего отказа доверителя от исполнения договора, сама по себе может породить упреки в злоупотреблении правом в виде действий в обход закона (ч. 1 ст. 10 ГК РФ). Причем совершенных заведомо более сильной стороной в правоотношении.

Действительно, доверитель обратился к адвокату как к специалисту в области права. И первое, что сделал адвокат, внес в соглашение формулировку, которая позволяет ему обойти нормативные или нравственные запреты на отказ от защиты. Он оказался достаточно сведущим в юриспруденции, чтобы обойти волю законодателя, стремящегося защитить слабую сторону. И чтобы обойти этой формулой традиции и этические ценности сообщества.

Думаю, вряд ли мы вправе рассуждать таким образом. Потому единственным мерилом, которым мы вправе оценивать действия адвоката по отказу от защиты, остается коллективно-экспертное суждение, основанное на этических ценностях адвокатского сообщества. Пусть даже эти действия и будут безупречны с точки зрения закона, это не исключает их возможной упречности с точки зрения этики адвоката.

[1] Карапетов А.Г. Основные положения гражданского права: постатейный комментарий к статьям 1–16 Гражданского кодекса Российской Федерации. М.: Статут, 2020. С. 129.